Письма к Василию Розанову - Страница 19

Если бы мы увидались, я бы вам прочел эту рукопись и передал бы ее вам для окончания за меня…

Если бы у меня были теперь лишние деньги, я бы попросил вас принять от меня так или иначе 200–300 р. для свидания со мною и т. д.

Вот почему мне было бы приятно и перевести вас в Москву, если мне еще не судьба этот год умереть, а судьба жить у Троицы.

Так как я мало-помалу становлюсь бесполезным, то есть шанс еще пожить: я замечал, что люди бесполезные и невлиятельные долго живут.

Что делать: «Не так живи, как хочется, а так, как Бог велит!»

Письмо 7. 20 июля 1891 г., Опт. п

Вчера получил ваше письмо с извещением, что переходите в Белый и т. д. Прошу вас, известите на ответном бланке,куда ж вам теперь более подробно писать: в Елец, в Москву (до 15?), или в Белый?

Александров — доцент по русской литерат.

Мое письмо вас обрадовало, а ваше произвело на меня истинно-удручающее впечатление известием об отсрочке статьи даже до Пасхи! Доживешь ли!? Опять fatum! Опять высшая Сила, с которой бороться нельзя.

К. Леонтьев

Письмо 8. 30 июля 1891 г., Опт. п

Спешу, дорогой Вас. Васильевич, ответить вам в Елец, так как до 8 августа еще далеко.

Как видите, я возвращаю вам вашу статью с моими заметками, которые были сделаны еще в начале июня. Вы ее не требовали, правда, но я все-таки решился возвратить ее, ибо мне так на сердце легче. Вообразите себе девицу, например, которая сознавала в себе и видела и то-то, и то-то, и другие ей подтверждали все это, что она не могла не сознавать в себе, но по какой-то игре судьбы ей в любви серьезной все не удавалось: то улизнет один жених, то другой из расчетов (видимо) предпочтет другую, то третий чего-то побоится; так дожила она, положим, хоть до 35 лет и решилась давно уже не ждать той оценки, которая удовлетворила бы ее. Вдруг откуда-то неожиданно явился человек; он говорит ей именно то, что она уже 20 лет тому назад мечтала слышать… Все давно уснувшие в ней чувства пробудились… Конечно, уж не с той живостью, с какой они могли бы пробудиться прежде, но все-таки проснулись… И что-ж? Опять обман! Этот человек или покидает ее также внезапно, как и явился, или сам умирает, и т. п.

Положение писателя, которого хотя и хвалили, но все не так и не за то именно, за что он сам себя ценит (я за теорию смешения и за указание на негодность славян), — разве не похоже на положение этой женщины?.. Я думаю, что похоже…

Вы говорите: «будьте веселы». По натуре я и так довольно весел, и если взять в расчет года, суровость настоящего православного мировоззрения и несколько неизлечимых и важных недугов, из которых один (сильное и неисправимое без весьма жестокой и опасной операции сужение мочевого канала) беспрестанно за последние года угрожает весьма лютой смертью (ischuria), то могу сказать, что я даже слишком весел и легок духом! Вообще. Но нынешним летом Богу угодно было послать мне разом несколько новых испытаний (в этом числе и значительное ухудшение этой самой болезни), и поэтому я и так давно уже «удручен», молюсь, бодрюсь, стараюсь насильно заниматься чем-нибудь, но есть такие нравственные давления, против которых ничего не сделаешь, пока сам Бог не облегчит их хотя бы изменением внешних обстоятельств. И вот в такое-то время я неожиданно встретил вас, и стало хоть с одной стороны светлее… И то еще все в зародыше… Кончайте, не кончайте — это ваше дело. Но мне будет легче, когда я верну вам начало вашей статьи…

Сверх того, мне пришло в голову послать вам две брошюрки Астафьева (в одном переплете). Он один только отдал справедливость моему «смешению». Но кто же читал эти брошюры 5–6 лет тому назад? 20–30 человек. И на лекциях (эти брошюрки — публичные лекции) его собралось едва-едва столько же!

Все другие — и Соловьев, и Страхов (в 1876 году), и Грингмут, и Юрий Николаев, старательно обходили этот главный пункт, когда упоминали обо мне. Страхов только раз (по просьбе Берга, вероятно) писал обо мне в «Русском Мире» 1876 года (Берг был редактор); он разбирал «Византизм и славянство», очень хвалил, но только как вещь, хорошо написанную в пользу возврата к «старому» православию; о «триедином же процессе» ни слова! Имени своего под статьей не подписал, а только буквы, и в общем издании своих сочинений этой статьи не поместил!.. Впрочем, если хотите (напишите 2 слова на открытом бланке), я вам пришлю еще книжку с наклеенными разными обо мне отзывами за все время (от 1876 года до 1891). Когда я еще жил в своей деревне, лет 10–11 тому назад, у меня жила одна молодая родственница, весьма увлекавшаяся моими идеями.

Она вздумала собирать эти отзывы там и сям, и бранные, и лестные, и оставила мне эту книжку. Я нашел, что это весьма умно придумано и, на всякий случай, полезно, и с тех пор продолжаю собирать все подобные отзывы (многие из этих вырезок присылаются мне друзьями, ибо я, кроме «Гражд. и «Моск. Вед.», никаких газет не читаю и считаю даже такое чтение в высшей степени вредным!) О «Визант. и Слав.» вы, сверх того, можете найти у Влад. Соловьева весьма серьезный отзыв, хотя и мимоходом, в его брошюре «Национ. вопрос» (Изд. 2-е 1888 года IV гл. «Славянск. вопрос», стр.79).

Вот, вы боитесь, что 2-я половина вашей статьи будет «вялее» первой; может быть, чужие взгляды частью возбудят, частью рассердят, частью обрадуют вас?..

В заключение хотелось бы мне поговорить с вами о вашей брошюре «Роль христианства в истории». Но отлагаю это по необходимости до другого раза. Ко мне вчера вечером приехал гость, и мне никак нельзя на все утро оставлять его одного.

На этот раз скажу только вот что. «Нагорную ли проповедь» надо при вопросе о примирении религии с наукой противополагать системе Коперника? Эти примеры слишком выгодны для вашего желания примирить их. А попробуйте сопоставить воскресение, вознесение, рождение от Девы, оставшейся Девой, и т. п. С современной физиологией, целлулярной анатомией, дарвинизмом и т. д.? Как хотите, а значительной частью того или другого надо пожертвовать. Я для моей личной жизни давно, давно и с радостью пожертвовал наукой, и во многих смыслах, в 1-х, в том смысле, что я ее уже давно сердцем перестал любить в основании, а смолоду любил; во 2-х, в том смысле, что в случаях сомнений, считаю эти сомнения мои действием злого духа и отгоняю их от ума моего, как грех, в 3-х, в том, что все усовершенствования новейшей техники ненавижу всей душою и бескорыстно мечтаю, что хоть лет через 25–50—75 после моей смерти истины новейшей социальной науки, сами потребности обществ потребуют, если не уничтожения, то строжайшего ограничения этих всех изобретений и открытий. Мирные изобретения (телефоны, жел. дороги и т. д.) в 1000 раз вреднее изобретений боевой техники. Последние убивают много отдельных людей, первые убивают шаг за шагом всю живую, органическую жизнь на земле. Поэзию, религию, обособление государств и быта…«Древо познания» и «Древо жизни». Усиление движения само по себе не есть еще признак усиления жизни. Машина идет, а живое дерево стоит.